Прости меня, Марина

Этот рассказ основан на реальном событии.

«Чудны и велики дела Твои, Господи, что есть человек пред величием Твоим. Долготерпение Твоё велико и пути Твои непостижимы. Много зла делает человек, хоть и думает о себе, что он мудрый, но Ты терпишь, хотя Ты Бог всемогущий—милосердие Твоё выше жертвы!»

Когда она смотрела, то казалось, что весь мир вместился в её глазах. Когда она улыбалась, то душа наполнялась радостью, а звонкий смех её был так заразителен, что даже самый чёрствый человек не мог оставаться равнодушным. Разве можно быть равнодушным, слыша как поют птицы, как шумят деревья в лесу или радуется святая детвора. Такой была она. Звали её Марина, и она была моей женой. Почему я с ней так жестоко поступал? Ведь я видел и знал, что она не заслуживает жестокости от людей. Её болезнь вызывала сострадание, и даже, незнакомые люди проявляли сожаление. Но почему я с ней был так жесток?

Может, это от того, что она была так недостижима для меня, хотя избивая её, я думал, что владею ей, но всё было не так. Её милосердие, терпение, её прощение, откуда в такой хрупкой больной женщине такая сила? Ведь только сильный и милосердный человек сможет прощать то, что я с ней делал в пьяном угаре. Прости меня, Марина, я прошу у тебя прощения, твой муж Сергей.

Моя Марина верила в Бога и всегда мне говорила, что есть иная жизнь и что, если я поверю, то всё изменится. Она прощала меня и уговаривала начать ходить с ней в собрание, а по вечерам со слезами на глазах она просила Иисуса простить меня и спасти мою душу от ада. А я, как напыщенный индюк, важно расхаживал. И за что я с ней так поступал, даже не знаю…как глупо, глупо и стыдно!

Марина была неизлечимо больна и с каждым днём таяла на глазах, но всегда она говорила, что Бог приготовил для неё нечто лучшее, и что нужно претерпеть всё, чтобы достигнуть всего. Даже врачи, видя её веру и всегда приподнятое настроение, удивлялись и говорили: «Ну, наверное, точно есть Бог, раз наша Марина так держится».

Но самое главное это то, что во мне это вызывало только негодование, нетерпение и я злился. И вот однажды выпалил ей в лицо: «Ну и где же твой Бог, почему Он тебя не излечит, ведь ты говоришь, что Он так любит тебя. Может, у Него нет времени и Он слишком занят Своими делами—где же твой Бог? Скажи мне». Но она промолчала и только через несколько дней, как-то невзначай, промолвила: «Ты знаешь, Сергей, я пока ещё жива только ради тебя, но настанет время, и ты останешься один. Я не боюсь умереть, но мне просто жаль тебя, я то знаю куда иду, там мне будет хорошо, я перестану страдать, потому что там обитает Любовь и Правда, там я успокоюсь, ведь со мной будет мой Бог. Жаль, что тебя там не будет». Вот так она мне ответила, а я просто махнул рукой и пошёл к друзьям. Мы всю ночь гудели, были карты, были девки, была водка, только вот душа моя стала почему-то томиться.

Был у нас пёс. Такой большой и сильный, хотя и неизвестной породы. Пёс, как пёс—таких много, но были в нём особые качества, я даже сказал бы героические качества, да и умом он не был обделён. Бывало, посмотрю в его глаза, а он как будто что-то мне сказать хочет, и подумал я тогда, что хорошо, что он не умеет говорить, а то порассказал бы обо мне всю правду. Кстати, звали его Лохмач, потому что он был очень лохматым. Как все псы, он гонял кошек, собак, курей и свиней, бегал за машинами, пьяными мужиками, в общем за всеми, кто попадался ему на глаза.

Как-то я по пьянке устроил потасовку, так он бросился на моего обидчика. Поначалу я даже обрадовался: «пусть Лохмач развлечётся». Но когда мужик под таким натиском залез на забор, то мой пёс, что вы думаете, вцепился зубами в мою штанину и давай рвать её. Мотает мордой, рычит, а я ору: «Ах, ты… что ты, животина… пошла вон!!! Морда твоя бесстыжая, ты что своего грызёшь?!!!». А мужик, который на забор залез, сначала ругался трёхэтажным матом, а потом, увидев такую картину, начал так хохотать, что пролёт со штакетами начал ходить ходуном и он грохнулся вниз. В общем, мы оба с разбитыми лицами и с рваными штанами разошлись по домам. Так что мой пёс ещё и миротворцем оказался. А посёлок-то у нас небольшой, и все узнали про этот случай и стали рассказывать его уже как анекдот. Встречают меня друзья и подшучивают: «Ну, что Серый, штаны заштопал? А пёс-то где, в стойло поставил?». Вот так прославил меня Лохмач. У наших соседей собачка есть. Ну такая, которую ещё «звоночками» зовут, которая без умолку тявкает, и особенно по ночам. В общем, эта собачка не понравилась моему Лохмачу, и подвязался мой пёс за ней гоняться. Гонится за ней, а та удирает, поджав хвост, и голосит на всю улицу. А у моего пса как будто азарт ещё больше появляется, поймает и давай кусать её то за ухо, то за лапу, а та вырвется и бежать. Подожмёт хвост, убегает, но продолжает звонить: «тяв…тяв». Однажды я выбежал на улицу с палкой, хотел их разнять, да куда там—только клочья летят, и собачка-«звоночек» уже как-то жалобно «позвякивает». Вспомнив о вероломстве моего пса, я не стал рисковать своими штанами. Правда, потом от соседей я выслушал всё, что они думают о нашей собаке и о нашей матери (покойной), и о депутатах, и о независимости Косова, и о вероломстве США и пару анекдотов, и о том, что Россию ждёт великое будущее, а закончилось всё жалобами на судьбу горемычную. Потом мы с мужиками выпили за мир во всём мире, и всё закончилось. На утро смотрю одним глазом—Лохмач бегает по двору, как ни в чём небывало, а битая соседская собака под забором проковыляла. Главное, хвост у неё был на месте. Ну, думаю, всё, на этот раз обошлось.

Но вот, что интересно, как придёт эта животина домой, подойдёт к моей жене, положит ей на колени свою лохматую морду, и сидит себе тихо и долго. Но бывало, поднимет свои чёрные, как смоль глаза и смотрит прямо в лицо, будто мысленно говорит с ней, а она поглаживает его по голове. От этого пёс млеет, разметая хвостом пыль на дорожке, словно веником. А я смотрю на них и кажется, что будто нет родней душ на земле—хрупкая больная женщина и лохматый, верный пёс с большим любящим сердцем. Жена была к нему так привязана, словно он один её понимал. Всегда, когда уходила в собрание или куда-то ещё, пёс с ней шёл, а когда возвращалась, то и он с ней приходил. Говорила, что лохматый верно ждал её, будто ангел- хранитель. Странно, меня за штаны тягал, а её охранял. Как будто Бог поменял наши сердца, ему дал человеческое, а мне дал сердце собачье.

Как я уже говорил, собака всегда сопровождала мою жену. Марина каждое воскресение, и иногда в будние дни ходила в собрание. В молитвенном доме она садилась в одном и том же месте, рядом со входом, а лохматый располагался у её ног. Всё собрание, когда пели или молились, когда говорили проповедь, пёс был рядом с ней, всегда на одном и том же месте. Все братья и сёстры удивлялись, видя такую верность собаки. Может поэтому, а может из сожаления к больной женщине, они её не выгоняли. А псу это и надо было, сидит себе у ног любимой хозяйки, будто верный страж у городских ворот.

Марина умерла утром. В доме были верующие—братья и сёстры—и всячески пытались утешить родственников и меня. Да сама Марина перед своей смертью, хотя и страдала от боли, но всё держалась и ободряла всех. Она говорила: «Не печальтесь обо мне, я же к Богу ухожу, разве—это плохо?». Я тогда ничего не понимал, а только думал, что пусть себе говорит, если ей от этого легче. Похороны прошли скромно. Но после всего я почувствовал, что дом наш опустел. Я начал ещё сильнее пить, неделя за неделей, сначала из-за жалости к себе, а потом это уже вошло в привычку. Даже друзья мне говорили: «Уже пора тебе, Сергей, остановиться, смотри, на кого ты стал похож, как бомж какой-то». Они мне говорили так, а потом сами же и наливали. Может быть, моя жизнь так бы и закончилась где-то в притоне или под забором, если бы не один случай.

Как-то раз, меня соседи спросили: «Сергей, а куда это твой пёс по воскресениям убегает? Выходит в одно и то же время и бежит в одном и том же направлении, по нём хоть часы сверяй». Я и сам уж стал замечать, что Лохмач всю неделю во дворе сидит, а как только воскресение, так до полдня его где-то нет. Сначала я подумал, что пёс погуляет и вернётся, и он возвращался, но странно, как будто пёс специально следил за часами и убегал, что бы не опоздать куда-то, каждое воскресение в одно и то же время. Это продолжалось довольно долго, и я решил проследить за ним, вдруг он подворовывает у кого-то в сарае. Дождался я воскресения, с утра опохмелился, сижу и смотрю на часы и за Лохмачом наблюдаю. И точно, в назначенное время пёс не торопясь, побрёл куда-то. Я пошёл за ним на некотором расстоянии, чтобы не вспугнуть. Собака прошла мимо сараев, потом спустилась к балке и по мостику перебежала на другую сторону. Потом остановилась, пометила столбик и побежала дальше. «Во,»—думаю—«своего двора мало, так он ещё и мостик пометил. Хозяйственный». Иду за ним дальше, а он не просто как какая-то вороватая дворняга, замученная страхом, под забором бежит, а бежит по обочине дороги, как будто—это его дорога. «Да он точно знает, куда идёт»—подумал я, а пёс, пробежав ещё несколько кварталов, свернул. Но когда я увидел, куда мой пёс пришёл, то скажу вам честно, что я обомлел и так стоял у забора, выпучив свои глаза, а в горле образовался комок. Мой Лохмач пришёл в молитвенный дом. Подойдя до калитки, он даже не остановился, а вместе со всеми пошёл во двор, а потом и в помещение! Я чуть не сел от удивления—надо же, мой пёс пришёл в молитвенный дом! Уже потом мне рассказали, что он приходил каждое воскресение на утреннее собрание. Все, конечно, знали, что эта собака моей жены. Все помнили, как она специально садилась у дверей, чтобы пёс её видел. Заходя, он ложился у её ног. Переборов своё смущение, я пошёл вместе со всеми во двор. Не то, чтобы хотел послушать о Боге, а скорее от любопытства. Я подошёл к двери и вижу, что Лохмач лежит у самого порога, а все проходят мимо него, как будто не замечают.

Я тихо позвал его: «Лохмач, Лохмач, иди ко мне». Пёс приподнял голову и посмотрел на меня своими чёрными глазами, но с места не двинулся. Я опять позвал его: «Ко мне, Лохмач, что не слышишь?», но пёс не сдвинулся с места, как будто говоря: «Что ты тревожишь меня? Я там, где должен быть, здесь сидела моя хозяйка, я должен её сторожить, она скоро придёт, ты не знаешь, что такое разбитое сердце, пойди выпей, погуляй—у тебя это хорошо получается, а я должен делать то, что должен. Не тревожь меня, прошу». «Что же это такое?»— промелькнуло у меня в голове,—«он зверь, лишённый человеческого разума, а поступает, как лучший из людей. А я здоровый детина только и делал, что доказывал своё превосходство над больной и слабой женщиной. Кто же я после этого? Я даже не собака, я последний грешник, который только и может, что жить за счёт других». И тут сердце моё сжалось и, казалось, что-то вот разорвётся. Мысли в голове стали проноситься вихрем, и словно шаманские барабаны застучали в голове: «Это ты её убил… это ты…». И ещё этот голос, странный такой голос, холодный, без сожаления, как лезвие ножа. Этот голос насмехался надо мной и говорил, подстрекая, как будто в такт моей депрессии. И я ничего с ним не мог поделать, и мне стало страшно! «Что же делать? Я не смогу жить с этим чувством, неужели всё? Нет мне пощады и прощения, а этот холодный голос в моей голове серьёзно так сказал: «Да, убийцы к убийцам пойдут, а что ты думал? За всё надо платить, конец—это петля на твоей шее, ты виновен в смерти праведника, не так ли?». От этих мыслей я сразу протрезвел и как будто стал столбом, хотя все вокруг даже и не заметили. Мне казалось, что прошли часы, но всё во мне промелькнуло в одно мгновение. Говорят, что когда люди внезапно умирают, то в глазах у них нет страха, а есть удивление тому, что это происходит на самом деле, что это сон и они вот- вот проснутся, так и я хотел вернуться в прошлое и всё поправить, я так хотел проснуться. Я так стоял и плакал, шёпотом повторяя: «Что же делать, что же делать?». В тот момент я впервые в жизни по-настоящему просил Бога, хотя мне казалось, что я говорю в пустоту, но всё же я говорил Ему: «Помоги мне, помоги. Что Ты мне скажешь сделать—я сделаю… только помоги и прости меня за всё». И я вспомнил, как мне говорила когда-то Марина, что Иисус исцеляет разбитые сердца, и что Он ищет «погибшее», «отвергнутое», «истерзанное»—это я такой и ещё злой, самолюбивый трус. «Иисус исцеляет разбитые сердца, Он может простить»…не знаю, почему, но я уцепился за эти слова, как утопающий за соломинку. Я подумал о Марине, о её вере, о Христе, о небесном жилище, где сейчас она и о том, что она мне как-то сказала: «Я живу ради тебя, но настанет время и я уйду, а ты останешься один, но пока я жива, то я буду просить Бога о твоей душе». Сердце моё от этих воспоминаний начало наполняться невероятным чувством, как будто меня что-то влекло, и самое интересное, что я и не сопротивлялся. Я открыл свои глаза и огляделся. Я увидел, как люди смотрят на меня, но в их глазах не было осуждения, а было сочувствие, я это видел. Наш посёлок, как я уже говорил, был небольшой. Поэтому о моих похождениях знали многие, и нашу семью знали многие—как мы жили—всё было как на ладони. Но эти люди меня не осуждали, хотя я заслуживал суда, они смотрели и молились, смотрели и молились. И я просил у Бога прощения, как будто я не жену обижал, а распял самого Христа. И тут ещё вспомнил слова Марины, что это наши грехи Его распяли, значит, и мои тоже, поэтому я просил, чтобы Бог меня простил за жену мою и за всё, что я сделал. И когда ко мне подошел пресвитер, то он даже ничего мне не сказал, потому что я уже сам просил у Бога прощения и у людей тоже. Я стоял на коленях, и вся церковь стояла на коленях, только они славили Творца, а я каялся и плакал как ребёнок. Но вот, что странно, (это тогда я ещё не понимал, поэтому было странно) с меня вдруг спал груз, и я почувствовал, что стал свободен, не то чтобы я забыл о прошлом, нет, не забыл, но прошлое меня больше не тяготило. Это чувство такое, как будто ты должен деньги и очень долго не можешь их отдать, хотя и хочешь, и тебе сказали, что ты больше не должен, потому что за тебя уже заплатили. Это конечно, жалкое сравнение, то чувство прощения, свободы, ощущение новой жизни—гораздо глубже. Я даже не думал, что это так просто: простил—и ты свободен.

Хотите верьте, хотите нет, но теперь я другой человек, хотя старая жизнь, старые привычки меня ещё манят, но я стараюсь не поддаваться и Бог мне помогает, как помогал и моей Марине, как мы помогаем своим детям. И я знаю, что мы с Мариной обязательно встретимся, настанет время и мы увидим друг друга, но мы уже будем другими, бессмертными душами!

А что до Лохмача, то верно люди говорят, что животные чувствуют лучше нас. Вы станете улыбаться, но всё же я скажу, что теперь мы вместе с ним ходим в молитвенный дом—я и он. Как раньше мой пёс ходил с моей Мариной, так теперь он ходит со мной. Может быть, он чувствует, что я стал другим. И вот, что я хочу ещё сказать, что Бог поступает непонятно, но— это только для неверующих людей непонятно, для верующих—это промысел Его. Он такой, что даже зло людское может превратить в добро, и животные Ему повинуются. Однажды (об этом написано в Библии) Он открыл уста даже ослице и та, заговорив человеческим голосом, остановила безумие пророка. Да и в моей жизни лохматый пёс сыграл большую роль. Я пошёл за ним пьяным и безумным, а вернулся прощёным и с Богом в сердце. Вот так всё и было. Чудны и велики дела Твои, Господи, Ты прощаешь убийц и за обездоленными Ты пришёл! Тем, кто замучен совестью своей от сделанного проступка, Ты даешь шанс. Спасибо Тебе, Господи.

Взято с сайта http://hrist-sv.ucoz.ru